Самое важное и заветное
Светлана Жиганова
Борислава Борисовна Ефименкова — мой Учитель. Мне хотелось бы вложить в это слово тот высший смысл, который имела в виду Марина Цветаева, называя себя не поэтессой, а Поэтом. Высший смысл этих слов отменяет необходимость всех прочих определений.
Практически ничего не нужно припоминать из тех лет, дней и минут, которые мне посчастливилось провести рядом с Бориславой Борисовной. Страницы жизни, связанные с ней, лежат передо мной как на ладони — настолько важными, поворотными они оказались. Ощущение присутствия Бориславы Борисовны не только в прошлом, но и в настоящем, быть может, наиболее остро у меня потому, что судьба поставила на мне горькую метку — ее последней аспирантки. Осенью 1995 года, всего лишь за полгода до ее ухода из жизни, мы только замышляли работу, которую мне суждено было выполнить позже уже под руководством другого мастера. Постараюсь выбрать из воспоминаний о Бориславе Борисовне важнейшее, заветное.
Хорошо понимаю, что не окажусь оригинальной, если скажу, что я впервые увидела и услышала Бориславу Борисовну читающей нам, первокурсникам Гнесинки, курс «Народное музыкальное творчество», а также то, что первые впечатления были ошеломляющими. Неповторимые и потому незабываемые черты лица, проницательные серые глаза, короткая стрижка, очень простая и строгая одежда — все это как-то не вязалось с «калинушкой малинушкой», «русским лирическим» и еще тем немногим, что составляло тогда мои представления о фольклоре.
(фото) Б.Б. Ефименкова. 1978К слову сказать, тремя годами раньше в очень хорошем музыкальном училище один из действительно прекрасных и уважаемых мною педагогов так охарактеризовал нам содержание предмета с подобным названием: «Девочки! Вы все замечательные умницы. Предмет, который мы будем изучать — самый легкий в вашем курсе. Что требуется? Выучить песенку!» Можно себе представить, каким мастерством и какой духовной силой должен обладать человек, сумевший за два-три занятия внушить заносчивым девочкам-умницам, явившимся поражать своими грандиозными знаниями Москву, что предмет, который предстоит изучать, — один из сложнейших не только в курсе Гнесинки, но и во всей музыковедческой науке. На стол легли труды Лотмана, Чистова, Бахтина, Гиппиуса. Возвращения к прежним взглядам быть не могло.
Борислава Борисовна, читающая курс, — вся вдохновение. Невозможно оторвать взгляд от лица, совершенно невозможно отвлечься. Лаконично, взвешенно, каждая мысль — точно в цель. Много времени спустя, уже будучи дипломницей Бориславы Борисовны, я увидела, каких трудов ей стоила подготовка к лекциям. И кажется, если бы мы хоть раз почувствовали, что материал ей скучен, неинтересен, волшебство бы разрушилось. Было сложно, этого не отнять, но было и дерзновенно, интересно, захватывающе! К концу первого курса каждый из группы, вне зависимости от того, насколько дался ему фольклор, понимал, что преодолен один из основных учебных предметов.
Высочайший авторитет Бориславы Борисовны еще более утвердился у всей нашей группы после одной из научных конференций, хорошо мне запомнившейся. Была середина 80-х годов — время, когда структурно-типологический метод анализа многими жестко критиковался и его необходимо было отстаивать. Так и на этой конференции, едва ли не первой в нашей жизни, звучало недопустимое в адрес того, что мы совсем недавно усвоили в курсе народного творчества и считали единственно правильным. Мы упросили Бориславу Борисовну ради торжества справедливости прийти на одно из заседаний и стали свидетелями жесточайшего спора. В этом споре не было победителя. Не для нас, конечно: нам-то было ясно, кто прав! Помню взволнованное, раскрасневшееся лицо Бориславы Борисовны и ее слова: «Больше я на такие конференции ни ногой! Я сюда пришла только ради вас!»
Решение проситься в класс Бориславы Борисовны возникло у меня не сразу после первого курса, а после фольклорной экспедиции в Курскую область, в которой мы работали под руководством Екатерины Анатольевны Дороховой. Чем для меня явилась экспедиция, можно понять уже по тому, что в течение полутора месяцев каникул, за ней последовавших, я ежедневно по нескольку часов рассказывала домашним обо всех ее обстоятельствах, чем, по-моему, навлекла подозрение о своем психическом нездоровье. Незримое присутствие в экспедиции Бориславы Борисовны ощущалось постоянно. Во время сеансов записи, когда вдруг запоют такую же колядку, как на ее лекциях. В беседах с Екатериной Анатольевной, когда обсуждались планы, чем дальше заниматься, и она убеждала — только фольклором. В глубине же души жила уверенность в том, что недостойна, и Борислава Борисовна, конечно же, в класс не возьмет.
Трудно описать мое состояние в тот день, когда пришла пора обратиться с заветной просьбой. Очень страшно. Пересохшее горло и дрожь в коленях. Заготовлена длиннющая речь и самые различные аргументы, распланированы возможные вопросы и ответы. Получалось минут на двадцать, поэтому пошла вечером, после занятий. Не помня себя, за несколько секунд вы молвила о цели прихода. Вдруг очень просто: «Хорошо, Света, я вас возьму. Чем вы хотите заниматься?» Аргументы рухнули. Счастье!
По-настоящему я узнала Бориславу Борисовну во время работы над дипломом. Важным, мне думается, было то обстоятельство, что большинство занятий проходило у нее дома. Дом, вернее, квартира Бориславы Борисовны — такая же, как и она сама: простая, лишенная вычурности, чистая и строгая, ни на какую другую не похожая. Казалось, в ней нет стен — практически все они скрывались книжными стеллажами, выполненными, как я узнала позже, по проекту самой Бориславы Борисовны. Океан книг дополняло немногое: старинное пианино, небольшой диван, столик и швейная машинка, часто с находившейся в работе вещью. Все настраивало на занятия, к которым мы каждый раз немедленно приступали.
С образом Бориславы Борисовны как ученого неразрывно связано слово «метод»: структурно-типологический метод анализа, метод Е. В. Гиппиуса, который она в значительной степени развила, метод аналитической нотации. Я же с уверенностью могу сказать, что все ученики Бориславы Борисовны ощутили на себе воздействие и ее педагогического метода, который заслуживает особого внимания. Два важнейших принципа, применяемых одновременно, были для него характерны: беспристрастность в оценке достоинств или недостатков выполненной студентом работы и безусловная вера в своего ученика. Последнее присутствовало всегда, даже если от текста Борислава Борисовна не оставляла «камня на камне». Как это ей удавалось сочетать — удивительная тайна. Оглядываясь на двадцать с лишним лет назад, я вижу себя и своих сокурсников наивными, мало что знающими и умеющими, только подступающими к прекрасному миру фольклористики. Но в процессе работы Борислава Борисовна словно бы не замечала разницы между своим и моим научным опытом: увлекаясь материалом, она уходила в самые глубины анализа, приглашая обсудить сложнейшие проблемы и тонкости, спрашивала о моем мнении, моей точке зрения, которые никогда не казались ей нелепыми. Результат потрясал: с урока я летела как на крыльях, с уверенностью в том, что вот сейчас приду и сразу, по горячим следам послушаю, проанализирую, опишу… Так получалось не всегда, но метод делал свое дело: потихоньку укреплялись уверенность в собственных силах, желание тянуться вверх и соответствовать уровню людей и идей. Борислава Борисовна, спасибо!
Оказывая высокое доверие человеку, пришедшему у нее учиться, Борислава Борисовна старалась узнать о нем все: об обстоятельствах жизни, родном городе и семье, даже о симпатиях и ухажерах. Наверное, ни один педагог не проявил столько тепла ко мне и участия в моей судьбе, сколько Борислава Борисовна. В период учебы в ее классе в моей жизни происходили самые ответственные события: любовь, свадьба, беременность, рождение сына. Помню, как искренне беспокоилась Борислава Борисовна за здоровье нашей молодой семьи, включая будущего ребенка, перед отъездом в экспедицию на Смоленщину через два месяца после чернобыльского взрыва. Строго-настрого было запрещено попадать под дождь, а также есть что либо, собранное с земли. Последнее выполнять удавалось, но вот в первый же день экспедиции мы с Сергеем, моим мужем, вымокли до нитки под страшным ливнем, после чего, следуя инструкциям, старательно смывали с себя возможную радиацию. Когда родился Антон, Борислава Борисовна, рассмотрев фотографии, отметила его осмысленный взгляд и передала подарок. Ну, конечно же, не погремушки! Это были фигурка индийского слона из красного дерева и прекрасное издание книги Марка Твена о Томе Сойере и Геке Финне.
Борислава Борисовна писала мне замечательные, теплые письма. Отвечая на одно из них, я поделилась своей тревогой о том, что все мои приятные жизненные обстоятельства на какое-то время оторвали от занятий наукой и моя тема стоит. Никогда не забуду ответ Бориславы Борисовны: «Света! Напрасно Вы беспокоитесь за науку. Наука есть, она движется вперед, и она вполне обойдется без Вас. Все дело в том, на сколько Вам самой нужна наука, на сколько она важна для Вашей жизни. Ничего, возвращайтесь, и Вам найдется, чем заняться». При этом совершенно естественно для Бориславы Борисовны было запретить мне после одной из экспедиций на Смоленщину, материалом которой я занималась, съездить на Север, где побывать очень хотелось. Она не раздумывала ни минуты: «У Вас есть возможность еще раз отправиться в экспедицию? Тогда Вы вновь поедете туда, куда нужно для диплома!»
Все, кто был знаком с Бориславой Борисовной, прекрасно знают о ее любви к Русскому Северу. Однако она любила и юг и все, что с ним связано, потому что он был ее родиной. Мне, живущей в те годы в Краснодаре, это казалось странным: нордическая внешность Бориславы Борисовны, весь ее облик ассоциировались у меня с Москвой или какой-нибудь Скандинавией. Она очень радовалась, когда мне удавалось привезти в осеннюю дождливую Москву южные фрукты, из которых она более всего любила, по-моему, инжир. В эти минуты она вспоминала о своей жизни в детстве и молодости в Ростове-на-Дону, о южном солнце и тепле, строила планы когда-нибудь туда съездить…
Ко всем жизненным делам, включая самые рядовые, Борислава Борисовна относилась с присущей ей в высшей степени ответственностью. Помню, как-то ей поручили, в соответствии с установленным в институте графиком, отдежурить в общежитии. В отличие от многих своих коллег Борислава Борисовна предупредила нас о своем дежурстве заранее, переписала номера комнат, в которых мы проживали на Хорошевском шоссе. Ясно, что ответственно отнеслась к этому визиту не только она. В результате в день ее прихода в одной из комнат, которые она посетила, ее встретил стол, лишь чуть меньший, чем на нашей студенческой свадьбе. Тогда Борислава Борисовна открылась нам совсем с другой стороны, чем на лекциях. Ей было интересно буквально все, что связано с нашей жизнью вне стен вуза. Обсуждали достоинства любимых блюд, пели под гитару. Это тоже было важно для нее, очень важно.
Все, что я знаю о Бориславе Борисовне, убеждает меня в том, что священным делом ее жизни была не только наука, но и взросление и совершенствование людей, растущих под ее крылом. Она была человеком замечательной души. Она много оставила после себя. Что же касается моей жизни, Борислава Борисовна всегда со мной. Я чувствую ее рядом, когда говорю своим ученикам: «Если есть что-то главное, ради чего вы пишете этот текст, сообщите об этом в самом начале». Ощущаю строгий взгляд серых глаз, когда иду на лекцию, неважно к ней подготовившись, ведь Борислава Борисовна никогда бы так не сделала. Думаю о ней, когда решаю, сказать ли человеку нелицеприятную правду или же, любезно улыбнувшись, промолчать. Знаю, как поступила бы Борис лава Борисовна, и часто, набравшись решимости, следую ее примеру. Испытываю бесконечную благодарность и понимаю, что очень многое должна ей. Постараюсь отдать ученикам.