Дорогой мой человек

Валентина Чайкина

В рассказе Василия Белова «Бобришный угор» есть такие строки: «Как беден наш язык, когда мы говорим о сокровенном». И потому говорить (и тем более писать) о Бориславе Борисовне мне очень трудно. Ибо для меня она была не просто научным руководителем дипломной работы и диссертации, а бесконечно дорогим человеком. Бывает, прикипаешь к человеку сердцем с первой встречи, возникает та «любовь с первого взгляда», которая окрыляет. Таким было мое отношение к Бориславе Борисовне. После первых же ее лекций я уже знала, что буду заниматься только тем, чем занимается она. Это была любовь не к фольклору, а к Человеку. Если бы она рассказывала о чем-то другом, я вряд ли стала бы фольклористом. Мне очень трудно было конспектировать ее лекции — мне хотелось ее слушать. И по тому конспекты моих лекций за I курс читать никто, кроме меня, не смог бы: в них сплошные лакуны, которые возникали из-за того, что я просто благоговейно взирала на нее, внимая каждому ее слову и при этом совершенно забывая что-то записывать (1). Все, о чем она рассказывала, было очень интересно: открывался совершенно новый мир, что было обусловлено непривычным взглядом на народное творчество. Но тогда мне было достаточно просто слышать ее голос, и то, как она говорила, было даже важнее, нежели о чем. Еженедельная лекция по народному творчеству была первой парой, и я не пропустила ни одного занятия, всегда приходя в класс заранее, потому что опоздать мне казалось недопустимым. Лекций по народному творчеству я так трепетно ждала, как ждут, может быть, лишь встречи с возлюбленным…
Зачет по народному творчеству в 1 семестре мы сдавали 30 декабря. Я так волновалась, вдохновенно рассказывая Бориславе Борисовне про строфику традиционных текстов, что щеки мои пылали. А она, слушая меня, почему-то улыбалась… Вечером я решилась позвонить ей, чтобы поздравить с Новым годом. Но когда услышала ее голос в телефонной трубке (звонила я из единственного телефона-автомата, который был у нас рядом с вахтой в общежитии на улице Космонавтов), у меня на какое-то время перехватило дыхание и я никак не могла начать говорить. В ответ на вопрос Бориславы Борисовны о том, кто это поздравляет ее с Новым годом, я сказала примерно следующее: «Это — студентка I курса ИТК, у которой сегодня на зачете были самые красные щеки». И почувствовала, как, услышав мой ответ, она улыбнулась, а потом сказала, что помнит эту студентку, которая почему-то сильно волновалась на зачете, хотя говорила все правильно.
На экзамене мне достался билет с вопросом о традиционной лирике. А для анализа Борислава Борисовна предложила «долгие» песни средней Лузы из сборника С. Л. Браз. И в экспедицию после I курса я поехала на Лузу. Там я впервые услышала те песни, которые анализировала на экзамене.
Наша первая экспедиция в июле 1979 года, где мы работали втроем с Г. Виноградовой и Е. Шифриной, была очень удачной. Впечатления от этой поездки были настолько яркими, что я пыталась фиксировать их в дневнике. Осенью показали материалы экспедиции в Комиссии по музыковедению и фольклору Союза композиторов РСФСР, и коллектив одной из средне лузских деревень был приглашен на ежегодный этнографический концерт, который прошел в ноябре 1979 года в ВДК (2). Один из напевов приуроченной лирики лузских «песельниц» из деревни Лопотово произвел на Е. В. Гиппиуса особенно сильное впечатление (3). Мне это было приятно, так как я уже после экспедиции воспринимала традиционные «долгие» песни Лузы как монолитный пласт и решила, что дипломную работу напишу именно о них. Довольно долго пришлось искать ключ к анализу этих песен, ведь методика анализа звуковысотной организации традиционного фольклора в те годы только складывалась. Я ощущала мелодическое единообразие музыкальной ткани лузской приуроченной лирики. Но лишь тогда, когда поняла, что неповторимость каждого напева обусловлена его ритмической композицией, подобрала нужный метод анализа. Мне вдруг представилось, что ритмическую композицию в лузских «долгих» песнях можно уподобить ножницам, которые в каждом из напевов «кроят свой фасон» из единообразной мелодической ткани. Бориславе Борисовне эта аналогия понравилась…
Так получилось, что дипломную работу я защищала без Бориславы Борисовны (она была в Италии). Воз вращалась она 31 мая, и я с букетом роз помчалась встречать ее в Шереметьево… И все мои последующие за защитой диплома этапные выступления (экзамен по специальности в аспирантуру, защита диссертации), касающиеся исследования фольклора, тоже прошли без нее. В последний раз текст диссертации я показала ей в июле 1995 года. Прочитав его, она сказала, что этот текст можно защищать (4). В ту нашу последнюю встречу она жаловалась на боли в спине…
Читая мои тексты, она часто говорила о том, что с трудом улавливает смысл в тяжеловесных конструкциях моей письменной речи (мой стиль она называла барочным). Порой просила просто рассказать о самом главным, по моему мнению, в том или ином фрагменте текста. Я поясняла, после чего Борислава Борисовна обычно говорила: «Вот так же ясно и напишите, как говорите». Как-то она сказала: «Валя — человек устного жанра. Пишет она гораздо хуже, чем говорит». Время показало — так оно и есть. Уже 30 лет читая курсы народного творчества и истории русской музыки в Красноярской академии музыки и театра, я устное слово предпочитаю письменному…
На занятия по специальности я обычно ездила к Бориславе Борисовне домой. Я очень любила эти дни. Ибо после скрупулезной правки очередного тяжеловесного текста мы с ней подолгу беседовали. Иногда я находилась рядом с ней по нескольку часов, и это было для меня очень благотворно! У Бориславы Борисовны была хорошая библиотека, и она постоянно давала мне читать то, что считала необходимым. Мой круг чтения в те годы почти всецело очерчивался ею. Иногда мы вместе ходили на прогулку. В том районе, где она жила, было приятно гулять…
В июне 1982 года перед очередной экспедицией Борислава Борисовна предложила мне поработать экскурсоводом в Музее Мусоргского на Псковщине.
Рузана Карповна Ширинян, с которой Бориславу Борисовну связывала многолетняя дружба, попросила порекомендовать ей кого-нибудь из студентов для такой работы. Так я познакомилась с Рузаной Карповной, которая на нашем курсе, к сожалению, ничего не читала. Общение с ней настолько впечатлило меня, что потом из экспедиции я каждый день писала ей письма в Усть-Нарву, где она отдыхала. С тех пор Борислава Борисовна и Рузана Карповна стали для меня самыми близкими людьми из всех, кого я знала в Москве. Когда я улетала из Москвы в Красноярск, куда распределилась после Гнесинки, Борислава Борисовна с Рузаной Карповной провожали меня в Домодедово (5). Из Красноярска им обеим постоянно писала письма, и их ответные послания очень поддерживали меня, особенно в первое время, когда вокруг все было чужим. Эти письма я бережно храню и, читая их, слышу голоса дорогих моему сердцу людей. А приезжая в Москву во время обучения в заочной аспирантуре, я всегда обязательно встречалась не только с Бориславой Борисовной, но и с Рузаной Карповной.

(фото) Б. Б. Ефименкова в экспедиции на нижнюю Лузу. 1978
Свойственная моей натуре особенность «прикипать сердцем» к тому или иному человеку часто проявлялась в не сколько гипертрофированной форме. Борислава Борисовна как-то по этому по воду сказала, что порой я напоминаю ей действующий вулкан и хорошо бы мне обрести чувство меры, ибо преувеличенность всегда чревата дисгармонией. И напомнила мне пушкинскую характеристику Татьяны: «Всё тихо, просто было в ней». А потом добавила: «Как же, Валя, в вас все не тихо и не просто!» Но, увы… видимо, натуру не переделаешь! И чувства меры ни в одном из своих проявлений я так и не обрела.
Когда я думаю о Бориславе Борисовне, меня поражает множество пересечений событий и чисел в наших судьбах. Скажу здесь лишь о некоторых из них. В свою первую фольклорную экспедицию она поехала в составе студенческой группы ГМПИ имени Гнесиных, когда еще и не могла предполагать, что станет выдающимся ученым фольклористом. И это была экспедиция в Красноярский край, в Енисейский и Минусинский районы, куда я ездила со студентами КГИИ во второй половине 1980-х. Та поездка состоялась в 1957 году, как раз в год моего рождения.
А ее последняя экспедиция на Русский Север была летом 1978 года, когда я поступала в ГМПИ. В тот год Борислава Борисовна работала на Юге и нижней Лузе, в вологодско-кировском пограничье. И все мои 7 студенческих экспедиций в 1979–1982 годах были тоже на Лузу. Именно лузскому фольклору посвящены моя дипломная работа и диссертация.
На работу в Красноярск я улетала в день ее 50-летия, 7 августа 1983 года. Борислава Борисовна приезжала поездом в Красноярск (она не любила самолеты) в год рождения моего сына в апреле 1991 года. 3 мая мы с ней ходили на Столбы (6), хотя внезапно после теплых апрельских дней выпал снег. Было так странно видеть молодую зелень в снегу, что мне невольно вспомнились есенинские строки: «Саваном покрыта наша сторона». А через пять лет, 3 мая 1996 года, я при летела в Москву, чтобы пойти к ней на кладбище. Были сороковины. Похоронили ее в день моего рождения…

***

(1) Потом я прослушала курс лекций Бориславы Борисовны еще два раза — на III и V курсах — и тогда уже старалась зафиксировать этот уникальный курс как можно подробнее.

(2) Все коллективы тогда записывали на фирме «Мелодия». Пластинку «Песни деревни Лопотово Лузского района Кировской области» я храню по сей день.

(3)  Евгений Владимирович подробно расспрашивал меня об экспедиции и предложил выпустить сборник лузского фольклора, который собирался редактировать сам. К сожалению, эта идея не была реализована.

(4) Защищалась я в декабре 1996 года через девять месяцев после ее кончины.

(5) Работать в Красноярский институт искусств меня пригласили по рекомендации Рузаны Карповны, которая в апреле 1983 года была там с методической помощью.

(6) Столбы — уникальный природный заповедник, расположенный в окрестностях Красноярска. Столбами называют высокие древние скалы.